интервью с Дмитрием Бозиным

[galiot]

— Я всегда считал, что в этом счастье театра, в отличие от кино, где сыграл, и — увы, потом ничего не изменишь. Пусть будет шесть дублей, в итоге все равно выберут один. А в театре твой персонаж может меняться, у него будет другая жизнь. Соланж может быть счастлива от того, что умирает. А Саломея — испытывать невероятный кураж, отрезая голову подлецу, посмевшему отказать такой красивой женщине!

Ей-богу, я до сих пор не понимаю, как он посмел! Представьте, они были созданы друг для друга, и вдруг этот Иоканаан говорит: — «Нет, мне Бог не велел». Да кому нужен такой Бог, который вот этого не велел?! Если так и сказано в древних писаниях, то что-то там не так… Виктюк-то придерживается православного мнения, что Саломея — ведьма, убившая Иоканаана. Я считаю иначе. Саломея говорит Иоканаану: «Ты был единственный человек, которого я любила. Все другие внушали мне отвращение. Но ты был красив. Голос твой был курительница, источающая странные ароматы. А когда я смотрела на тебя, я слышала странную музыку». Вы же понимаете, только очень сильно любя человека, можно при взгляде на него слышать странную музыку.

— Герман Гессе как-то сказал: «Не для всех, только для сумасшедших». Это относится к «Саломее» и другим вашим спектаклям?

— К сожалению, относится. Хотя на самом деле, по-моему, сумасшедшие — миллионы других. Нам надо обязательно «убить» Ромео и Джульетту, только тогда у нас катарсис! Но это же бред. Почему нельзя, чтобы они любили друг друга и жили счастливо? Нам надо «убить» Иоканаана, и только тогда его поцеловать. Надо «угробить» личную жизнь Мэрилин Монро, надо, чтобы погибла Далида. Не состоялась у Раневской личная жизнь — и вот тогда она великая актриса. Это не только русский менталитет, так во всем мире. И тут возникает элементарный конфликт, поскольку те же Соланж и Саломея могли бы выйти замуж и рожать детей, быть счастливыми.

— Как поддерживаете отличную физическую форму?

— Из-за сумасшедшего графика репетиций, спектаклей особенно о форме заботиться не приходится. Нужно меньше жрать, извините. На треть примерно. На самом деле, конечно, сейчас уже прилагаю больше усилий, чтобы остаться в форме. Чтобы тебя «красивая по-прежнему любила»… Да, теперь уже это работа.

— Дмитрий, кто ваши родители? Кто породил вас такого талантливого?

— Родители мои — очень сильные люди. Папа сначала закончил филологический, а, создав семью, пошел на экономический. Благодаря отцу дом всегда был полон хороших книг. Он знал, как их подать, как объяснить. Так остается и по сей день. Теперь отец распечатывает мне Бродского и Цветаеву из интернета. Или садимся вместе и начинаем сравнивать переводы одного стихотворения Киплинга, например. Мама — очень красивая казачка, которую папа полюбил так сильно, что ей деваться было некуда. Мы вчетвером, у меня еще есть сестра, связаны очень тесно. Наши дети продолжают династию. Мы в этом смысле совершеннейшие итальянцы — клан, мафия. Нечасто встречаемся, но у нас есть общее пространство. Создано оно, конечно, папой с мамой. Где бы мы ни находились, в маленьком ли вагончике в тайге, в домике в Новом Уренгое, у нас было тепло и уютно. И мы поныне возвращаемся к ним, чтобы почувствовать спокойствие.

— Напоследок. Есть ли у Театра Виктюка традиции встречи Нового года?

— В последние годы мы традиционно 31-го играем «Служанок». Уж не знаю, что в «Служанках» новогоднего, но он считается счастливым спектаклем. Так что мы и в этот раз сыграем «Служанок» и побежим домой.
[\MORE]
(с) из интервью с Дмитрием Бозиным